Апельсиновая девушка - Страница 1

К оглавлению

1

* * *

Мой отец умер одиннадцать лет назад. Мне тогда было четыре года. Вот уж не думал, что когда-нибудь он подаст мне весть о себе, а меж тем мы с ним вместе пишем теперь эту книгу.

Это самое начало нашей книги, его пишу я, отец присоединится ко мне немного позлее. Главный рассказчик все-таки он.

Я не уверен, что хорошо его помню. Скорее, мне только кажется, будто помню, потому что я часто рассматриваю его фотографии.

По-настоящему я помню только тот случай на террасе, когда он показывал мне звезды.

На одной фотографии мы с отцом сидим на желтом кожаном диване в нашей гостиной. Наверное, он рассказывает мне что-то интересное. Диван до сих пор стоит у нас, но отца на нем больше нет.

На другой фотографии мы сидим вместе в зеленой качалке на застекленной веранде. Эта фотография висит у нас с тех пор, как отец умер. Я и сейчас сижу в этой зеленой качалке. И пытаюсь не качаться, потому что пишу в большом блокноте. Потом все написанное я наберу на старом отцовском компьютере.

Можно кое-что рассказать и об этом компьютере, но к нему я еще вернусь.


Меня всегда удивляют старые фотографии. Они принадлежат другому, не нашему, времени.

У меня хранится большой альбом с фотографиями отца. Немного жутко разглядывать фотографии человека, которого уже нет в живых. Отец снят и на видео. Почему-то меня пугает его голос. Громкий, раскатистый.

По-моему, надо запретить смотреть по видео на человека, которого больше нет в живых, или, как говорит моя бабушка, кого больше нет с нами. Нельзя подглядывать за мертвыми.

На одной из кассет записан и мой голос. Тонкий и писклявый. Он напоминает писк птенца.

Так мы тогда говорили: отец басом, а я дискантом.


На одной кассете видно, как я, сидя на плечах у отца, пытаюсь сорвать с елки звезду. Мне не больше года, и, конечно, я могу лишь немного ее пошевелить.

Когда мама видит на кассете нас с отцом, она порой откидывается назад и громко хохочет, хотя сама же нас и снимала. По-моему, она зря смеется, когда видит отца. Не думаю, что ему бы это понравилось. Наверное, он сказал бы, что она нарушает правила.

На другой кассете мы с отцом сидим на солнышке во время пасхальных каникул перед нашим домиком во Фьеллъстёлене. В руке у каждого по пол-апельсина. Я пытаюсь сосать сок из своей половинки, не очистив ее. Отец же, я уверен, думает совсем о других апельсинах.


Сразу после той Пасхи отец заболел. Он болел больше полугода и боялся смерти. Думаю, он знал, что умрет.

Мама часто рассказывала, что отец особенно горевал, что умрет, не успев как следует узнать меня. Бабушка тоже говорит что-то в этом роде, только она выражается более витиевато.

Когда она говорит со мной об отце, голос у нее становится какой-то подозрительный. И это не удивительно. Ведь они с дедушкой потеряли взрослого сына. Трудно даже представить себе, каково это. К счастью, у них есть еще один сын. Но бабушка никогда не смеется, когда смотрит старые отцовские фотографии. Она относится к ним с благоговением. Это ее слово.

Отец как будто решил, что нельзя серьезно разговаривать с мальчиком, которому всего три с половиной года. Сегодня-то я понимаю, что он имел в виду, и ты, читающий эту книгу, вскоре тоже поймешь.

У меня есть фотография отца, сделанная уже в больнице. На этом снимке он ужасно худой. Я сижу у него на коленях, и он держит меня за руки, чтобы я не упал на него. И пытается улыбнуться. Фотография сделана за пару недель до его смерти. Лучше бы ее у меня не было, но раз уж она есть, выбросить ее я не могу. Как не могу и не смотреть на нее.

Сейчас мне пятнадцать, или, чтобы уж быть совсем точным, пятнадцать лет и три недели. Меня зовут Георг Рёед, и я живу в Осло на Хюмлевейен вместе с мамой, Йоргеном и Мириам. Йорген — мой новый папа, но я зову его просто Йорген. Мириам — моя сестренка. Ей всего полтора года, и она слишком мала, чтобы с ней можно было по-настоящему разговаривать.

Понятно, что у меня нет ни фотографии, ни видеокассеты с изображением Мириам с моим отцом. Ведь ее отец — Йорген. У моего отца, кроме меня, детей не было.

В конце этой книги вы узнаете о Йоргене нечто поразительное. Пока еще не время говорить об этом, но тот, кто дочитает до конца, все узнает.


После смерти отца дедушка с бабушкой пришли к нам и помогли маме разобрать отцовские вещи. Однако ничего важного они не нашли. Важное — это длинный рассказ, который отец написал перед тем, как его увезли в больницу.

Впрочем, тогда никто и не подозревал, что он написал какой-то рассказ. История об Апельсиновой Девушке выплыла наружу только в этот понедельник. Бабушка зашла в сарай для инструментов и там нашла этот рассказ, засунутый за обивку красного гоночного автомобиля, на котором я катался, когда был маленький.

Как он туда попал, не знает никто. Уж конечно, не случайно рассказ, написанный отцом, когда мне было три с половиной года, оказался каким-то образом связан с моим гоночным автомобилем. Я не имею в виду, что это рассказ о гоночном автомобиле, ни в коем случае, я только хочу подчеркнуть, что отец написал его для меня. Он написал историю об Апельсиновой Девушке, чтобы я прочитал ее, когда вырасту настолько, чтобы ее понять. Он написал письмо в будущее.


Если отец и в самом деле засунул когда-то эти страницы за обивку старого гоночного автомобиля, он, наверное, не сомневался в том, что письма всегда находят своего адресата. Думаю, стоит тщательно проверять все старые вещи, прежде чем отдавать их на блошиный рынок или выбрасывать в мусорный контейнер. Страшно подумать, что можно узнать из старых писем и из какого-нибудь другого хлама, выброшенного на помойку.

1